Константин Иванович очень любил детей. При всей сво­ей занятости он никогда не пропускал случая побывать в школе, в детском саду. Он знал всех учителей, часто присут­ствовал на педсоветах и уроках. Нарушения дисциплины или другие происшествия в школе становились для пего та­ким же ЧП, как и происшествия на флоте.

Придавал Душенов громадное значение развитию физ­культуры и спорта на флоте. Он любил все виды спорта, особенно шлюпочные гонки, и, конечно, футбол. На состяза­ниях Душенов превращался в неистового болельщика. Пом­нится, на одном из соревнований паша футбольная команда проиграла с большим счетом. В ходе игры Душенов так пе­реживал, что на него прямо-таки жалко было смотреть.

   Много внимания и сил Душенов уделял развитию само­деятельности. В свободную минуту он заглядывал на репе­тиции хора и часто сам становился в ряды хористов. Поэто­му-то, наверное, Душенова и меня обвинили позже в том, что мы усиленно развивали самодеятельность на флоте «в целях отвлечения краснофлотцев и начсостава от боевой подготовки».

А как относился Душенов к людям! Он любил их и ува­жал. И не боялся выступить в защиту, когда с кем-нибудь поступали несправедливо. В конце 1937 —- начале 1938 года, как известно, проходила проверка всего руководящего и лич­ного состава. Тех, кто имел родных среди арестованных, со­стоял когда-нибудь в оппозиции и т. д., из флота изгоняли, из партии исключали, а то и арестовывали. Такая «чистка» была и у нас, на Северном флоте. Встал вопрос о Рейснере, Дрыкине и Сидер-Броке. В чем состояли их грехи?

   Леонид Михайлович Рейснер (командир подводной лод­ки, пионер подводных плаваний советского флота в тогда еще совершенно незнакомом, неизученном Баренцевом море) был награжден орденом Ленина. Этот широко образованный человек имел все основания считаться образцовым команди­ром, но мешали его некоторые своеобразные взгляды. Рейснер считал, что на флоте командир имеет слишком мало прав, внешне почти но отличается от краснофлотцев, а это ведет к панибратству, говорил, что мы в области морской культуры должны кое-что взять у старого флота. Проскаль­зывала в словах Рейснера и недооценка партийнопол нтнческой работы. Нельзя было не уважать его за талант и спо­собности как подводника, но трудно было мириться с его настроениями, тем более что он имел влияние на известную часть командиров, особенно молодых подводников, прекло­нявшихся перед его мастерством.

Мы пытались разъяснить Рейснеру ошибочность его взглядов. Говорил с ним и Константин Иванович. Но Рей­снер, признавая кое-какие ошибки, в целом взглядов не ме­нял. А во второй половине 1937 года они уже расценивались как «политически чуждые». К тому же ему ставили в вину семейные связи: он был братом известной писательницы и активной участницы гражданской войны Ларисы Рейснер, которую уже после смерти (умерла она в 1926 году) стали обвинять «в связях с троцкистами». Этот факт имел тогда большое, если не решающее, значение в дальнейшей судьбе Рейснера. Встал вопрос о его пребывании на флоте.

   Дрыкин, начальник одного из отделов штаба флота, опытный, добросовестный, хорошо знающий свое дело ко­мандир, честный и принципиальный коммунист, в 20-е годы некоторое время примыкал к троцкистской оппозиции. Этого он никогда не скрывал и раскаивался в случившемся. Он также подлежал увольнению с флота.

Сидер-Брок служил в Архангельском военном порту, за­тем в штабе флота. Это был прекрасный командир и специа­лист, но человек с очень сложной биографией, с длинным и тяжелым «хвостом», как говорили тогда. В конце 1917 — начале 1918 года он примыкал к левым эсерам, затем не­долго находился в колчаковской армии. Но, перейдя добро­вольно в Красную Армию, отлично воевал всю гражданскую войну, был принят в партию и стал образцовым коммуни­стом. Согласно имевшимся тогда указаниям сверху он тоже подлежал увольнению.

Константин Иванович вступился за этих товарищей. Он доказывал нам с Байрачный, что уверен в их безусловной честности и преданности, что ошибки в прошлом не могут служить основанием для увольнения, а что касается Рей­снера, то, хоть его настроения и подлежат осуждению, его можно переубедить и перевоспитать. Потеря же такого та­лантливого командира для флота очень тяжела. Соглашаясь в основном с Душеновым, Байрачный и я ссылались на ука­зание и настаивали па их увольнении.

   Мы долго спорили и решили обратиться за советом к Наркому Военно-Морского Флота П. А. Смирнову, но Смир­нов был очень 8анят и отправил нас к начальнику полит­управления Наркомата Военно-Морского Флота М. Р. Ша­пошникову. Тот безоговорочно принял пашу сторону, сказал, что Байрачный и я занимаем правильную позицию, а Душенов — ошибочную.

   — Рекомендую вам, Константин Иванович, не упорство вать. Вы не правы, и, кроме неприятностей, это вам ничего не принесет.

Тем не менее Константин Иванович остался при своем мнении. Кто-то из нас предложил посоветоваться с А. А. Ждановым — секретарем ЦК и Ленинградского обкома, ко­торый по поручению Политбюро курировал флот, а в 1938 году стал членом Главного военного совета ВМФ. Придя в Смольный, мы сначала доложили Жданову о состоянии дел на флоте, ответили на его вопросы, а потом попросили раз­решить наш спор. Выслушав мнение каждого из нас и уточ­нив характеристики этих трех командиров, Жданов сказал:

   — То, что они хорошо работают, отце ничего не доказы­вает. Я бы им доверять не стал, раз они были троцкистами или как-то связаны с ними.

   Душенов хотел возразить, но Жданов дал понять, что вопрос исчерпан, и, пожелав счастливой дороги, попрощался с нами.

   На обратном пути мы только и говорили, что о приеме у Жданова. Константин Иванович сидел удрученный и все пов­торял: